Наш, русский театр, при самом своем рождении, решительно и исключительно принадлежал старой французской школе. Корнель, Расин, Вольтер, даже Кребильон и Дюсис, были нашими образцами. Вдруг все это изменилось и мы стали вполне принадлежать Шекспиру и его подражателям. Пройдет и эта Шекспиромания, и авось у нас вместе с изменившимися условиями будет свой образец, свой вековой гений.

Люди тридцатых годов захлебывались Шекспиром во всех романтических кружках Парижа, и Готье рассказывает, между прочим, о таких фанатиках шекспиромании, которые делались нарочно англичанами с головы до пяток, живя годами в Лондоне, только чтобы им воспринять в себя все тончайшие красоты и изгибы шекспировского языка и вдохновения.

Почитатели Мольера в виду крайностей шекспиромании никак не могут обойти Шекспира, но стараются доказать, что произведения Мольера сохраняют первостепенное значение и при сопоставлении с пьесами Шекспира, либо превосходят некоторые из последних.

Гердер стал восторженным агитатором в пользу Шекспира. Он сам говорил о своей «бешеной любви к нему»; он умел успешно делиться этой страстью с другими впечатлительными натурами: Гёте удостоверяет нам влияние на него самого и на весь страстбургский литературный кружок этой «шекспиромании» Гердера, который, по его мнению «проник в самую глубину существа Шекспира и изобразил его превосходно».

Замечательно, что великий реформатор немецкого вкуса <Лессинг>, при всем увлечении гением Шекспира, далек, от того чтобы впасть в шекспироманию.

Во всех без изъятия прозваниях кладут <уральские казаки> ударение на окончание ов, но не картавят никаким родом, а все буквы произносят резко и отчетисто; одне только казачки, и притом низшего сословия, не все, слегка цокают и шепеляют. Таков обычай.

Аргунец — по обыкновению — шепеляет. По этому признаку казаков с Аргуни весьма легко отличить от поселенцев с Шилки.

Священник Лука Вологодский, живший в остяках, утверждает: а) что наречие обдорское есть коренное, прочие же наречия более или менее испорчены; б) что в нарымском, которое у меня названо шепеляющим, он видит одну странность, что остяки по соседству с самоедами привыкли оканчивать свои слова по-самоедски.

Шевелится и оно <сердце> под впечатлениями от умовых представлений, но поверхностно, подобно тому, как поверхность вод шероховатится от легкого дыхания ветра.