<Павел Трофимов> — С юных лет, государь мой, я получил страсть к истине, всосав ее, могу сказать, с млеком матери. Будучи еще секретарем в магистрате, изобрел следующие науки: правдистику, патриотистику и монархоманию. Тщетно я обращался ко всем властям земным о допущении меня к преподаванию наук сих; тщетно угрожал им карою земною и небесною; тщетно указывал на растление, царствующее в сердцах чиновнических — тщетно! 

В Вятской губ<ернии> находим говор самый грубый, именно, как говорится, мужичий; нигде не услышишь таких грубых и резких штё, що, толды, колды, завсялды; язык ворочается вяло и тяжело, говор тягучий, иногда с пригнуской.

Резонанса, говорят, передать <по-русски> нельзя и слово это даже должно произноситься с пригнускою, тогда оно становится более понятным.

«Порадейте провославные» спелось в первый раз так ладно, что самому стало любо; и пригнуска откуда взялась и вышло совсем на подобие того, как коростель-птица в ржи кричит.

У Французов слышится настоящая пригнуска: произнося гласный, они сопровождают его носовым резонансом.

Никакая реформа, сама по себе, не есть уже все улучшение, и мелкие функции общественных административных сил могут долгое время сохранять дух старого порядка вещей, несмотря на все совершенные реформы в общем строе государственной жизни. Такая реформомания производит то, что иногда, например, беда состоит в том, что нет хороших учителей, нет учебников, а мы непременно нападаем на мысль о необходимости реформы всей системы народного образования, не принимая при этом в соображение морали Крыловской басни «Квартет».