Когда баба остынет, убрать ее глазуром и цукатами. 

Польские баба совершенно отличны от нынешних. Прежде, было в обычае хорошего вкуса подавать его с сладкими винами. .. Обычай этот, притом, сообразен с законами гигиены: желудок не утомлялся так, как при употреблении теперешних баба, пропитанных разными сиропами и ликерами.

При печении булок и куличей те же самые условия, как и при печении баб, т.е. хорошие дрожжи, хорошая сухая мука, горячая печь. 

Перед окнами большой кондитерской столпилась кучка оборванных мальчишек. Они никак не могут отвести глаз от выставленных за большими стеклами исполинских баб, размалеванных куличей, сахарных барашков и висящих на ниточках пестрых яиц.

Модный цвет для канезу или крестных перевязей, коричневый.

Другая, всеобщая мода на каньзу. Кисейная каньзу разумеется легче корсажа всякого платья. .. Почти все каньзу, с рукавами и без рукавов делаются из сплошного или шитого тюля.

Кисейный канзу с тюлевыми прошивками. 

Дама А была одета В платье розового цвета, С á la grec-коймой внизу; Шемизетка и канзу Чудно плечи прикрывали; Но особенно хорош На груди большой был брош Из лазоревой эмали.

Послышится звонок, и все исчезло! Эгоизм спрячется за дымчатое каньзу, на лице явится улыбка, и входящий в комнату холостяк с умилением смотрит на дружеский кружок милого семейства.

Иногда мне это платье вдруг покажется не к лицу, тогда я его переменю и надеваю гроденаплевое, цвету воронова крыла с семью воланами постепенной величины; грудь прикрываю канзой, а вместо пардесю, набрасываю турецкое джюббе.

Canezou, род спенсера из органди, мусселину, есть общая мода. Его надевают при всяком платье и во всяком случае.

<О наказаниях в английских школах> Затем следуют удары ребром линейки, книги или деревянного куп-папье по тыльной поверхности руки.

В парламенте Кавур держит себя совершенно как будто бы левой стороны не существовало, как будто бы он находится в своем салоне, среди своих, особенно когда ему скучно. Он разговаривает, смеется, оборачивается спиной к своим сочленам, зевает, скоблит по столу своим куп-папье, отпускает эпиграммы.

— И куда он чорт залез, этот проклятый coupe-papier! прибавил он <Владимир>, без всякой надобности сбрасывая все книги с этажерки.