Раньше, например, Птелин старался не замечать водевилятника Чайкина, а теперь они сделались друзьями.

На большом американском пароходе «Брат Яков» ехала целая труппа провинциальных артистов. Тут были и grande dame, и две ingenue, и благородный отец, и комическая старуха, и первый любовник, и примадонна, и две водевильных штучки, и два водевилятника, и свой кассир, и режиссер, и суфлер, — одним словом, театральная орда в полном составе.

Татарин развязал узел и начал показывать халаты. — Самый лучший бухарский тармалама! — говорил он. — Ну, уж это ты не ври, не выдавай московскую-то материю за бухарскую. Это только мы пьесы, переделанные с немецких пьес выдаем за оригинальные, так ведь то мы, не тебе, мухоеду, чета, — отвечал водевилятник.

Разумный ювелир ему стал говорить, Что даже умереть в Адамовой одежде Царевичу смешно; сыскать им нужно прежде, Покуда не светло, хоть что-нибудь надеть.

Борзовики были одеты тоже однообразно, в верблюжьи полукафтанья, с черною нашивкою на воротниках, обшлагах и карманах; рога висели у каждого через плечо на пунцовой гарусной тесьме, с кистями.

А борзовиков, лучших я не знаю, да и не знавал, как Самойловские: Гондырек-Мишка и Ростька-Махмут; — лихачи ребята на все руки в поле!