Тюльпаномания имела и свою добрую сторону: она приучила голландцев к садоводству, образовала между ними лучших садовников в свете, и другие государства еще до сих пор выписывают из Голландии множество семян и цветочных луковиц, что доставляет стране значительный доход.

Искуство разведения садов, развившиеся, в Италии при роскошном дворе Медичисов, нашло себе в Германии применение в садах владетельных особ и богатых патрициев. Впрочем здесь чистый итальянский вкус был вскоре извращен подражанием Голандцам с их тюльпаноманией и с их безвкусными, до смешного изысканными «украшениями природы».

Тюльпаны в половине 16 столетия из Андрианополя были занесены в Западную Европу, где мало по малу сделались предметом любительского увлечения, в особенности в Нидерландах. Высшего апогея достигла здесь эта страсть в тридцатых годах 17 столетия (1634-1638 гг.), когда все общество охватила настоящая тюльпаномания. Луковицы тюльпанов, благодаря сильному спросу, стали подниматься в цене; торговля ими сделалась выгодною. Рядом с тюльпаноманией многих охватила жажда быстрой наживы на разнице цены при перепродаже луковиц.

Первые кризисы имели по преимуществу местный характер. Так, любекский торговый кризис, голандская тюльпаномания, английский кризис 1696 г., система Лоу во Франции почти не переходят пределов тех стран, где они случились.

В период 1634-38 гг. увлечение тюльпанами приняло эпидемический характер, превратившись в какую то странную тюльпаноманию: цветок этот сделался предметом обширной торговли и биржевой игры. Ажиотаж охватил не только все слои голландского общества, но он заразил и соседние страны.

Та форма эгоизма, которая, действительно, заслуживала бы названия индивидуализма, очевидно отсутствует в тюльпаномании. Мы тут видим простое стадо баранов, жмущихся друг к другу и бессмысленно валящихся всей гурьбой в пропасть.

Известна страсть Голландцев к цветам и преимущественно к тюльпанам. Было время, что она доходила до сумасбродства, и что горшек черных тюльпанов продавался по тридцати и по сороку тысяч рублей. Г. Роже говорит, что тюльпанонеистовство, la tulipomanie, составляет и теперь еще характер Голландской беседы.

Морские баталионы были потешным войском Павла; он обмундировал их по образцам войск Фридриха Великого, упражнял частыми учениями и маневрами по Прусской тактике и с необыкновенною страстью, предавался фрунтомании.

Многие думали и говорили, что в нем <Александре I> преобладала фрунтомания. С этим мнением я несовершенно согласен. Я весьма понимаю то возвышенное чувство, которое ощущает всякий военный при виде прекрасного войска, каким была и всегда будет гвардия, стройно движущаяся по мановению начальника.

В эпоху крайней фрунтомании Розен поражает специалистов-фронтовиков необыкновенным знанием и искусным выполнением всех головоломных приемов маршировки.

Надо было быть того времени; быть свидетелем, очевидцем всего того, что тогда творили с солдатом и с офицером, чтобы поверить в возможность тех неистовых проявлений, коими ознаменована эта эпоха, справедливо названная фронтоманиею.

Нужно видеть этих превосходных лошадей, вызывающих, своею понятливостью, на размышление, этих собак, едва-едва не разговаривающих, нужно вглядеться в ловкость и смелость Буклея, Колумма, Пациани и Бассена, в грацию Викторины Бассен, Сеньери и Мазота, нужно, одним словом, побывать в цирке раз пятнадцать сряду и, в этом нет никакого сомнения, человеком овладеет циркомания, со всеми ее пароксизмами, т. е. с решимостью смотреть сто раз на одно и тоже, платить, в бенефисы, по пятнадцати и, если угодно, по пятидесяти рублей серебром за ложу, и проч. и проч.

Я не буду входить здесь в подробное описание как этого <цирка Лежара и Кюзана у Александринского театра> так и соперничествовавшего с ним Олимпийского цирка итальянца Гуэрры, имея намерение, со временем, в особой монографии, посвященной нашим общественным эксцентричностям, изобразить смешную циркоманию того времени, произведшую в нашем обществе нечто в роде войны белой и алой розы и распри гвельфов и гибелинов.

Обращаясь к общественной жизни, надо сказать, что Петербург того времени <1846> заражен был такою циркоманиею, что публики ежедневно хватало на два постоянных цирка итальянца Гверо и француза Лежара.

Читая о партиях синих и зеленых, г. Осокин, может быть, сделал такое сильное логическое ударение на отсутствии у них особого политического значения, что он и не вышел из пределов истины; но в книге такое заявление представляется странным и плохо совместимым с заявлением автора на той же стр. (118), что циркомания продолжала оказывать влияние на замещение престола в Византии.

Так как греки были одержимы циркоманией или пристрастием к гипподрому, который заменил им форум (здесь даже обнародовались законы), то политические партии назывались у них зелеными и синими, по цвету наряда кучеров и наездниц на скачках.