Скрыпнула дверь, свежая как яблочко бабусенька, с графинчиком — должно быть сливняка, — в руке, с огурцами в подоле, вошла в горницу.

О, скажи же, где мой милый? Обегу весь свет я… Чтож, бабусенька, голубка! Молви, если знаешь…

Ольшевская открывает глаза – это бабушка. — Бабусенька, посиди со мной, — просит она.

— Налей и нам, — сказала Грушенька, — за Россию и я хочу пить. — И я, — сказал Калганов.   — Да и я бы тоже-с... за Россеюшку, старую бабусеньку, — подхихикнул Максимов.

Бабусины слова еще более усилили во мне отвращение к учению.

Мы крепко усвоили себе, что надо становиться в угол перед образом, смотреть на образ, стоять, а не сидеть, почаще креститься и прочесть в порядке все бабусины молитвы.

Оба они — Аркашка и Израиль — с неколебимым убеждением уверяли Захара Захарыча, что его почтенные билеты — «бабусино благословенье» — находятся в полнейшей безопасности.

Я начал плакать, реветь, призывать на помощь маменьку... бабусю… и всех, кого только мог из домашних вспомнить…

Бабуся, у Малороссиян бабушка. Но и в Ряз. губ. старушка (иная) учит внуку, или внучка: «Бай, да гуторь: Была б моя бабуся — никого не боюся!»

Знатная была лицемерка, наша бабуся, даже теперь смешно вспомнить. Чуть что бывало не по ней, сейчас начнет стращать, что умирает. Глаза заведет, ах, ах…

—Уж и так мне сказок много Ты, бабуся, говорила; Если знаешь, расскажи мне Лучше то, что вправду было.

«Эй, баба, баба!» закричал Иван Иванович, кивая пальцем. Старуха  подошла к  забору.  «Что это у тебя, бабуся, такое?»  «Видите сами — ружье».