Василий Тихоныч лежал больной, Без памяти, в горячке. День-деньской При нем была сиделка нанятая, Гадавшая спокойно при больном, Что скоро ли ее докука злая окончится каким-нибудь концом, И вымещавшая на кофеишке Заботы о проклятом старичишке.

Питаясь с грехом пополам кофеишкой, она <Петровна> не меньше любила свою хозяйку.

— Бедность-то наша, ваше превосходительство. — Хоть-бы на кофеишко с вашей милости? — жалобно заговорила Охлябина.

— Пойдемте, —сказала она <Катя> мне: — в огород, там есть у забора скамеечка, там будем кофейничать.

— Добрейшая Марья Мироновна, честь имею кланяться, сказал он <Петр Ильич Крышкин>, поклонившись матушке и протянув мне руку. — В котором часу ни приди к вам — все вы только чайничаете да кофейничаете. Нехорошо-с. Кофей — напиток вредный.

— Я в семь часов кофе пью, да и Власьевна, когда не на работе, тоже в семь часов кофейничает, — сказала Аграфене безместная кухарка, кивая на прачку-поденщицу.

Торговка едва оттерла сестру свою лодеколоном и уксусом.

[Красавина:] В одном доме хотели надо мной насмешку сделать, поднесли вместо водки рюмку ладиколону.

Здесь <в Кельне>, в узких улочках отечества знаменитого ароматного лодеколоня (как чествуется этот спирт гостинодворцами), такая вонь обдала наши нервы обоняния, что мы немедленно купили бутылку одеколоня у самого Фарины, близ собора и постигли вполне, почему именно в этой местности изобрели пахучий спирт.

<Дуняша Саре Павловне> — Позвала барыню, пришли барышни, стали ледеколоном вам виски примачивать.