— Лидия, я люблю вас… Будьте моею! — Хорошо, согласна… но при одном условии. — Каком? — Я теперь омнибусистка и велосипедистка. Сделайте из меня автомобилистку.

Оперетомания воцарилась полнейшая <в 1868 г.> — и за кулисами, и в публике. Весь Петербург устремился в «Александринку» послушать и посмотреть несравненную Лядову.

Местная пресса, считавшая себя слишком солидной и не дававшая отчетов об оперетках в прежние годы, теперь наполняет целые столбцы разбором (?) произведений Лекока и Ко и даже рекзамирует их. На сером, грязном фоне этой оперетомании отрадным и единственным симпатичным явлением были гастроли г-жи Стрепетовой.

На стороне оперетки был громкий успех и большое внимание общества, — тем не менее, не легко было изменить амплуа накануне выслуги пенсии… Потом, когда оперетомания прошла, я <Е. А. Сабурова> снова отдалась всецело драме.

Можете себе вообразить, до какой степени преобладает во мне пуфомания... почти столько же, как и оперомания.

Кажется, петербургская публика не очень любит музыку прошедшего века; «Дон-Жуана» дают почти всякий год, но даже в самые цветущие времена «оперомании» великое творение Моцарта принималось у нас массою публики довольно холодно.