Мой собеседник разразился целой филиппикой против клубистов, метал в них громом и молниею за недопущение циклистов, не принадлежащих к клубу, в пределы «Серебряного бора». Грозная филиппика клубофоба была остановлена мною заявлением, сделанным мне А. А. Перекрестовым. 

Местная курортная коммиссия во главе с моторофобом председателем неоффициальна, а потому ничего с этой петицией извощиков сделать очевидно не могла, а здешний исправник барон Вреде оказался человеком (надо ему отдать справедливость), весьма справедливым и непридирчивым: вместо того, чтобы радостно ухватиться за предлог и издать «правила», он просто, как и следовало, в виду отсутствия какого либо состава преступления в деле езды на моторе, не обратил в<н>имания на это происшествие, а велел извощикам получше взнуздывать своих лошадей. 

Уже не «петербургский период» интересовал теперь Теребенева, коробивший его художническое чувство одним своим порченым языком, — нет, его все более и более тянуло в одиннадцатый и двенадцатый века, к полумифическим временам древней непосредственной Руси. .. Ему хотелось с какою-то болезненною настойчивостью уйти теперь куда-нибудь подальше и поглубже от всей этой столь опостылевшей психопатическо-велосипедно-гуттаперчевой современности.