Уже не «петербургский период» интересовал теперь Теребенева, коробивший его художническое чувство одним своим порченым языком, — нет, его все более и более тянуло в одиннадцатый и двенадцатый века, к полумифическим временам древней непосредственной Руси. .. Ему хотелось с какою-то болезненною настойчивостью уйти теперь куда-нибудь подальше и поглубже от всей этой столь опостылевшей психопатическо-велосипедно-гуттаперчевой современности.