Многие клептоманки, спрошенные о побудительных причинах их проступка, отвечали: «мне казалось, что все это принадлежит мне».

В Лондоне полиция при содействии самых больших магазинов составила список всех клептоманов, вернее, клептоманок, так как из 800 лиц, фигурирующих в этом листе, мужской пол представлен всего в лице 10 человек. Раз только замечена кража в магазине, то принципалы сейчас же справляются с этим листом, и тогда тотчас же уведомляются родственники этих клептоманов особым письмом, которым требуется возвращение похищенной вещи или уплата ее стоимости. Говорят, что бывают случаи, когда предмет оплачивается разом несколькими семьями, так как клептоманка иногда даже не помнит, действительно ли она взяла вещь или нет.

Среди покупательниц, иногда весьма респектабельных, в больших парижских магазинах нередко попадаются — как это удостоверил и Э. Золя в своем романе «Le Bonheur des dames» — нечистые на руку «клептоманки».

Привратник сообщил мне, что эта женщина <Г-жа Жеоме> уже несколько недель, как посажена в тюрьму за воровство. Это была известная клептоманка, оперировавшая в больших парижских магазинах. 

Есть пристрастия, свойственные всякого рода людям; есть другие, которые принадлежат одному классу людей просвещенных: такова, на пример, Библиомания или книгобесие, избравшее средоточием своим Великобританскую столицу.

Я чихал от пыли старины, я протирал себе глаза, я проклинал и книгопечатание и книгобесие, но хозяин этой кунсткамеры был неумолим и отпустил мою душу на покаяние не ранее как перещупав спинки всех своих диковинок.

Маркизу Токкони, получавшему 100000 ливров в год, недоставало этого дохода на удовлетворение его «книгобесия» — он делал еще и фальшивые ассигнации, чтобы все более покупать книг, не читая из них ни одной.

Характеры их <Бьюмонта и Флетчера> остаются на почве обиходной жизни, но они не так односторонни и типичны, как у Джонсона, они в полнейшем смысле люди, хотя и тут книгобесие ученого или фатовство придворного часто доходят до карикатуры.

Эта отдаленность от живого, от общества, должна бы сопровождаться припадками скуки, но я пока ее не чувствую. Этим я, может быть, обязан «книгобесию», заразительной болезни, которая прививается необходимо ко всякому вновь приезжающему в Берлин. В настоящее время и я сильно одержим этою злою болезнью, так что до сих пор не умею наверное сказать, влечет ли меня собственно интерес к науке, или только к книгам.