На тундре находят также далеко от лесу в ярах над озерами и речками целые березы с корнем и корою. Они истлели, но жители употребляют их на топку, в случае недостатка в дровах. Они не дают пламени. Жители называют сии березы Адамовщина. 

Ноевщина и Адамовщина не росли на тех местах, на которых теперь встречаются. Они занесены течением рек, а потом уже покрылись слоем морского песка. Как этот лес, так и мамонтовые кости, которые с ним вместе попадаются, в одно время наверно приплыли с южных местностей Сибири.

Плавучий лес сибирских рек окаймляет почти сплошной каймой полярные острова Ледовитого океана и носит там характерное название «ноевщины» или «адамовщины». 

Обедал я в этот день у известной вам Московской красавицы. Сестра ее принудила меня кой-что прочесть; но, увы, красавица не столько слушала меня, сколько смотрела на своего адоратёра.

[Надежда Ивановна:] Не сердись, Мишель! У меня право теперь нет денег. [Михайло Иваныч:] Да-с, конечно, у нас только чувствительности много, а деньги только есть для одних адоратеров. Исправническому учителю сюртуки дарить, так есть на что, а брату вытертой шубой, каждый день, тычем в глаза.

Владимир Николаевич тоже невольно как-то пристал к одной партии — именно карачеевской, что очень радовало самое M-me Карачееву, во-первых потому, что он был петербургский, а во-вторых потому, что она любила, чтоб у нее была толпа адоратеров; и чем больше их было, тем веселее глядела M-me Карачеева.

Сестра любит Булатова так, как и прежних своих адоратеров. Она способна еще долго кокетничать с ним, чтобы потом приучить его к роли домашнего друга и спокойно, без скандалов и разрыва с мужем, держать около себя молодого, умного, увлекательного… любовника.

После получасового разговора он <князь> объявил, что ему пора домой, «а то, пожалуй, адораторы и поздравители княгини Ольги Михайловны начнут съезжаться».

Прикажите, если можете, доставить пару-другую экземпляров <сочинений> мне для раздачи женским адоратерам вашего таланта, о которых я только и хлопочу, а не можете, то я просто их куплю и преподнесу от Вашего имени.

В нашем мирке дружбы жилось привольно, без размышлений. Нам было весело. Маленький класс уже кричал нам «adorable»; иные красавицы насчитывали у себя десятки адоратрис.

Я говорю о традиционном институтском «обожании», до невероятности диком и нелепом. Институтки обожали учителей, священников, дьяконов, а в младших классах и воспитанниц старшего возраста. Встретит, бывало, «адоратриса» (так называли тех, кто кого-нибудь обожал) свой «предмет» и кричит ему: «adorable», «charmante», «divine», «céleste», целует обожаемую в плечико, а если это учитель или священник, то уже без поцелуев только кричит ему: «божественный», «чудный»! Если адоратрису наказывают за то, что она для выражения своих чувств выдвинулась из пар или осмелилась громко кричать, .. она считает себя счастливою, сияет и имеет ликующий вид, ибо она страдает за свое «божество».