В уездном городе Потсдаме он <А. С. Норов> встретил г. Адлерберга, к. Горчакова и самого государя, с ужасом жаловался он им всем на распространение русских книг, печатаемых в духе свободы и независимости, дерзающих касаться не только до предметов священных, но и до первых трех классов, нещадящих ничего, ни даже графа Панина. Он удивлялся преступному равнодушию Брунова, который терпит в Берлине продажу их. (Он не рассудил, что Брунов проживши в Англии так долго утратил рабскую книгобоязнь.) 

В Юрьев день, 23-го апреля 1849 г., ночью, Ф. М. Достоевский и некоторые другие лица были арестованы за участие в политическом заговоре Буташевича-Петрашевского. Надо заметить, что в то время в Петербурге, под влиянием сильнейшего гнета, которому подвергалось всякое стремление к самомалейшей свободе, и под влиянием острой книгобоязни, которою одержимо было тогдашнее правительство, в культурном классе общества образовались различные кружки, которые занимались, между прочим, более или менее резким осуждением существовавших порядков и изысканием способов к борьбе со злом.

У нас, больше чем когда-нибудь, стеснялась научная и литературная деятельность, и цензура заразилась самой острой книгобоязнью.